Шляхта, поляки, ВКЛ ну и всё остальное историческое. Сарматизм шляхты — как идеология и идентичность шляхты Велико-моравских территорий: Великого Княжества Литовского, Речи Посполитой, Польши, Пруссии

Шляхтичи – особая каста поляков, обосновывавшая свою уникальность не только статусностью, внешним видом или манерами, но и происхождением. Славянским корням в шляхетской родословной места не нашлось.

Другие славяне

События, происходящие в последнее время в Украине, возобновили оживленные дискуссии на тему межславянских взаимоотношений. Сегодня идеи панславизма, родившиеся в XVIII и окрепшие в XIXстолетии, как никогда поверглись девальвации. А ведь еще в середине XIX века чехи видели в объединении славян мощную политическую силу, способную противостоять германизму.

Чешская инициатива была поддержана Россией, однако Польша отнеслась к ней как минимум прохладно. Союз славян при доминирующей роли русского царя означал крах надежд на польское независимое государство. Свою роль в сопротивлении поляков идеям панславизма сыграла и религия: Католическая Польша традиционно выступала антагонистом православной Руси.

В Королевстве Польском, конечно, были свои славянофилы. С энтузиазмом идею славянского объединения воспринял князь Адам Чарторыйский, а декабрист Юлиан Любиньский и вовсе возглавил Общество объединенных славян - первую организацию, которая открыто провозглашала идеи панславизма.

Тем не менее, в части польской элиты всегда существовали идеи об особом статусе польского народа, что во многом мешало найти точки соприкосновения с соседями-славянами. Этнолог Станислав Хатунцев отмечал, что в ходе своего исторического бытия поляки во многом утратили многие ментальные свойства, компоненты духовного и материального уклада того старинного племени и приобрели вместо них черты психической организации, материальной и духовной культуры, типичные для кельто-романских и германских народов.

Польский историк Францишек Пекосинский, к примеру, выдвинул теорию о династическом происхождении польской шляхты, связывая это с выявленным им воспроизведением старых скандинавских рун в польских гербах, а также со скандинавскими выражениями, встречающимися в так называемых «заволанях». Однако в свое время и сами шляхтичи приложил руку, чтобы доказать уникальность своей родословной.

Мы сарматы

В XV – XVII столетиях, когда происходил завершающий этап формирования европейских народов, в Старом Свете набирает силу интерес к античной литературе. В древних книгах мыслители раннего Нового времени вели поиски истоков своих государств и наций. Романские страны видели свои корни в Римской империи, немцы – в древнегерманских племенах, на далеком Востоке нашли своих предков и поляки.

Одним из первых идею сарматизма выдвинул польский историк Ян Длугош (1415-1480). Он утверждал, что древними писателями и историками территория Польши называлась Европейской Сарматией, а поляки именовались «сараматами».

Позднее эта мысль была закреплена астрологом Мацеем Карпигой из Мехова (1457-1523) в его знаменитом трактате «О двух Сарматиях», выдержавшем в XVI веке 14 изданий. В своей работе автор обосновывал существенное отличие поляков, как потомков доблестных сарматов от московитов, произошедших от варварского племени скифов.

Следующие несколько столетий идея сарматизма была господствующей среди польской аристократии, превратившись из модного романтизированного увлечения в консервативный политический идеал – Шляхетскую Республику, где широкие демократические свободы доступны только для избранных.

Краеугольным камнем шляхетского сарматизма стала «золотая вольность», которая противопоставлялась как раболепной деспотичной Азии, так и буржуазной деловитой Европе. Впрочем, это не мешало шляхтичам сочетать в себе и восточную любовь к роскоши, и сугубо европейскую предприимчивость.

Отголоском идеологии сарматизма стал так называемый «польский мессианизм», развившийся в XVII-XVIII столетиях, согласно которому поляки в силу своего происхождения должны играть особую роль в судьбах мира, а Речь Посполитая должна стать «оплотом христианства, убежищем свободы и житницей Европы».

Подчеркивая уникальность

Сарматский миф всегда был важной идеологической базой для Польши, выступая в роли неофициальной национальной идеи. Польские историки сделали многое, чтобы укрепилось представление о том, что сарматские племена действительно проживали на территории Польши и заложили основы польской государственности.

Сарматское прошлое служило своего рода эталоном, по которому кроился образ идеального шляхтича. Он, как и его предок сармат – мужественный воин, беспощадный к врагам, но в то же время рыцарь, для которого честь и справедливость не пустой звук. Другая ипостась шляхтича – поляк-магнат, хранитель традиций патриархальной старины, гармонично вписывающийся в лоно сельской идиллии.

Важная особенность польского сарматизма – это культивирование рыцарского отношения к женщине, одной из составляющих которого был галантный обычай целования женской руки. Сторонники сарматской теории ссылались на то, что высокое положение женщины в обществе было несвойственно иным славянским народам. По мнению историков, на особый статус женщины в шляхетской культуре повлиял миф о сарматских амазонках.

Образ идеального шляхтича со временем прочно вошел в геном польской идентичности. «Бесстрашие, граничащее с почти безумием, когда человек идет на верную смерть в белом мундире, в гордо сдвинутой набекрень конфедератке, с розой в зубах, он знает, что он будет через минуту расстрелян, но он не позволяет себе ни на минуту выйти из этого образа идеального рыцаря-сармата, - это реалия польского национального характера вплоть до XX века», – пишет журналист Тамара Ляленкова.

Нельзя забывать и о другой стороне шляхетского мировоззрения – неуемном высокомерии, которым гоноровый шляхтич дистанцировал себя от литовцев, белорусов, украинцев, русских и даже значительной части поляков, проживавших на территории Речи Посполитой. В терминологическом смысле это выглядело как противопоставление сарматской элиты крестьянскому «быдлу» (Bydło – рабочий скот), с которым ассоциировалось, в том числе, и славянство.

Мало общего

Сарматизм и сегодня существует в польской культуре, правда, являясь скорее формой иронической самоидентификации. Иногда это слово употребляют, чтобы подчеркнуть уникальность польского характера, любые отличия от соседей-славян.

В наши дни разногласия внутри славянской семьи очевидны, и на то есть множество причин социально-политического и культурного характера. Одна из них ведет свой отсчет примерно с VI века нашей эры – именно тогда, по мнению исследователей, начал выходить из употребления общий для всех славян праславянский язык. Как выразился один из мыслителей, «славяне использовали национальные языки, скорее, для разделения, чем для объединения».

Однако различия между славянами объясняются не только посредством истории или языка. Польский антрополог и биоархеолог Януш Пионтек пишет, что с биологической точки зрения к славянам можно отнести разные группы, которые изначально населяли Южную, Центральную и Восточную Европу, и они заметно отличаются друг от друга.

«Славян с поляками связывает многое. Поляков со славянами - ничего. Им неуютно в своем славянстве, неуютно осознавать, что они из той же самой семьи, что украинцы и русские. То, что мы оказались славянами - это случайность», - констатирует польский писатель Мариуш Щигел.

События Второй мировой войны, последствия развала СССР во многом отдалили поляков не только от всего советского, но и в какой-то степени, от того, что является основой славянской идентичности. Тенденция последних десятилетий, когда ситуация заставляет граждан Польши искать работу и лучшие условия существования на Западе, приводит к тому, что поляки стали чувствовать больше общего с жителями Великобритании и Германии, чем с белорусами или украинцами.

Журналист Кшиштоф Василевский в статье «Славяне против славян» постсоветский период в истории Польши называет годами трансформации, когда поляки «любой ценой старались стать похожими на Запад, отмежевываясь от всего, что носило отпечаток Востока».

Вполне закономерно, что польские историки выискивают теории общих корней с кем угодно – с германцами, скандинавами, сарматами, с брезгливостью относясь к словам автора древнейшей польской хроники Галла Анонима: «Польша - часть славянского мира».

Шляхтичи – особая каста поляков, обосновывавшая свою уникальность не только статусностью, внешним видом или манерами, но и происхождением. Славянским корням в шляхетской родословной места не нашлось.

Другие славяне

События, происходящие в последнее время в Украине, возобновили оживленные дискуссии на тему межславянских взаимоотношений. Сегодня идеи панславизма, родившиеся в XVIII и окрепшие в XIXстолетии, как никогда поверглись девальвации. А ведь еще в середине XIX века чехи видели в объединении славян мощную политическую силу, способную противостоять германизму.

Чешская инициатива была поддержана Россией, однако Польша отнеслась к ней как минимум прохладно. Союз славян при доминирующей роли русского царя означал крах надежд на польское независимое государство. Свою роль в сопротивлении поляков идеям панславизма сыграла и религия: Католическая Польша традиционно выступала антагонистом православной Руси.

В Королевстве Польском, конечно, были свои славянофилы. С энтузиазмом идею славянского объединения воспринял князь Адам Чарторыйский, а декабрист Юлиан Любиньский и вовсе возглавил Общество объединенных славян - первую организацию, которая открыто провозглашала идеи панславизма.

Тем не менее, в части польской элиты всегда существовали идеи об особом статусе польского народа, что во многом мешало найти точки соприкосновения с соседями-славянами. Этнолог Станислав Хатунцев отмечал, что в ходе своего исторического бытия поляки во многом утратили многие ментальные свойства, компоненты духовного и материального уклада того старинного племени и приобрели вместо них черты психической организации, материальной и духовной культуры, типичные для кельто-романских и германских народов.

Польский историк Францишек Пекосинский, к примеру, выдвинул теорию о династическом происхождении польской шляхты, связывая это с выявленным им воспроизведением старых скандинавских рун в польских гербах, а также со скандинавскими выражениями, встречающимися в так называемых «заволанях». Однако в свое время и сами шляхтичи приложил руку, чтобы доказать уникальность своей родословной.

Мы сарматы

В XV – XVII столетиях, когда происходил завершающий этап формирования европейских народов, в Старом Свете набирает силу интерес к античной литературе. В древних книгах мыслители раннего Нового времени вели поиски истоков своих государств и наций. Романские страны видели свои корни в Римской империи, немцы – в древнегерманских племенах, на далеком Востоке нашли своих предков и поляки.

Одним из первых идею сарматизма выдвинул польский историк Ян Длугош (1415-1480). Он утверждал, что древними писателями и историками территория Польши называлась Европейской Сарматией, а поляки именовались «сараматами».

Позднее эта мысль была закреплена астрологом Мацеем Карпигой из Мехова (1457-1523) в его знаменитом трактате «О двух Сарматиях», выдержавшем в XVI веке 14 изданий. В своей работе автор обосновывал существенное отличие поляков, как потомков доблестных сарматов от московитов, произошедших от варварского племени скифов.

Следующие несколько столетий идея сарматизма была господствующей среди польской аристократии, превратившись из модного романтизированного увлечения в консервативный политический идеал – Шляхетскую Республику, где широкие демократические свободы доступны только для избранных.

Краеугольным камнем шляхетского сарматизма стала «золотая вольность», которая противопоставлялась как раболепной деспотичной Азии, так и буржуазной деловитой Европе. Впрочем, это не мешало шляхтичам сочетать в себе и восточную любовь к роскоши, и сугубо европейскую предприимчивость.

Отголоском идеологии сарматизма стал так называемый «польский мессианизм», развившийся в XVII-XVIII столетиях, согласно которому поляки в силу своего происхождения должны играть особую роль в судьбах мира, а Речь Посполитая должна стать «оплотом христианства, убежищем свободы и житницей Европы».

Подчеркивая уникальность

Сарматский миф всегда был важной идеологической базой для Польши, выступая в роли неофициальной национальной идеи. Польские историки сделали многое, чтобы укрепилось представление о том, что сарматские племена действительно проживали на территории Польши и заложили основы польской государственности.

Сарматское прошлое служило своего рода эталоном, по которому кроился образ идеального шляхтича. Он, как и его предок сармат – мужественный воин, беспощадный к врагам, но в то же время рыцарь, для которого честь и справедливость не пустой звук. Другая ипостась шляхтича – поляк-магнат, хранитель традиций патриархальной старины, гармонично вписывающийся в лоно сельской идиллии.

Важная особенность польского сарматизма – это культивирование рыцарского отношения к женщине, одной из составляющих которого был галантный обычай целования женской руки. Сторонники сарматской теории ссылались на то, что высокое положение женщины в обществе было несвойственно иным славянским народам. По мнению историков, на особый статус женщины в шляхетской культуре повлиял миф о сарматских амазонках.

Образ идеального шляхтича со временем прочно вошел в геном польской идентичности. «Бесстрашие, граничащее с почти безумием, когда человек идет на верную смерть в белом мундире, в гордо сдвинутой набекрень конфедератке, с розой в зубах, он знает, что он будет через минуту расстрелян, но он не позволяет себе ни на минуту выйти из этого образа идеального рыцаря-сармата, - это реалия польского национального характера вплоть до XX века», – пишет журналист Тамара Ляленкова.

Нельзя забывать и о другой стороне шляхетского мировоззрения – неуемном высокомерии, которым гоноровый шляхтич дистанцировал себя от литовцев, белорусов, украинцев, русских и даже значительной части поляков, проживавших на территории Речи Посполитой. В терминологическом смысле это выглядело как противопоставление сарматской элиты крестьянскому «быдлу» (Bydło – рабочий скот), с которым ассоциировалось, в том числе, и славянство.

Мало общего

Сарматизм и сегодня существует в польской культуре, правда, являясь скорее формой иронической самоидентификации. Иногда это слово употребляют, чтобы подчеркнуть уникальность польского характера, любые отличия от соседей-славян.

В наши дни разногласия внутри славянской семьи очевидны, и на то есть множество причин социально-политического и культурного характера. Одна из них ведет свой отсчет примерно с VI века нашей эры – именно тогда, по мнению исследователей, начал выходить из употребления общий для всех славян праславянский язык. Как выразился один из мыслителей, «славяне использовали национальные языки, скорее, для разделения, чем для объединения».

Однако различия между славянами объясняются не только посредством истории или языка. Польский антрополог и биоархеолог Януш Пионтек пишет, что с биологической точки зрения к славянам можно отнести разные группы, которые изначально населяли Южную, Центральную и Восточную Европу, и они заметно отличаются друг от друга.

«Славян с поляками связывает многое. Поляков со славянами - ничего. Им неуютно в своем славянстве, неуютно осознавать, что они из той же самой семьи, что украинцы и русские. То, что мы оказались славянами - это случайность», - констатирует польский писатель Мариуш Щигел.

События Второй мировой войны, последствия развала СССР во многом отдалили поляков не только от всего советского, но и в какой-то степени, от того, что является основой славянской идентичности. Тенденция последних десятилетий, когда ситуация заставляет граждан Польши искать работу и лучшие условия существования на Западе, приводит к тому, что поляки стали чувствовать больше общего с жителями Великобритании и Германии, чем с белорусами или украинцами.

Журналист Кшиштоф Василевский в статье «Славяне против славян» постсоветский период в истории Польши называет годами трансформации, когда поляки «любой ценой старались стать похожими на Запад, отмежевываясь от всего, что носило отпечаток Востока».

Вполне закономерно, что польские историки выискивают теории общих корней с кем угодно – с германцами, скандинавами, сарматами, с брезгливостью относясь к словам автора древнейшей польской хроники Галла Анонима: «Польша - часть славянского мира».

Белорусская шляхта

Шляхта (от древневерхненемецкого slahta - род, либо нем. Schlacht - сражение) - привилегированное воинское сословие в Королевстве Польском и Великом княжестве Литовском , а также некоторых других государствах. Играло большую роль в политической жизни страны, со временем сформировало концепцию «шляхетской нации» и утвердило свое право на выборную монархию.

"Шляхціч на загродзе роўны ваяводзе" . Любой шляхтич, избранный депутатом сейса или сеймика, обладал правом Liberum Veto. Liberum veto - принцип парламентского устройства в Речи Посполитой, который позволял любому депутату сейма прекратить обсуждение вопроса в сейме и работу сейма вообще, выступив против. Было принято как обязательное в 1589 году, в 1666 году было расширено на воеводские сеймики.

В отличие от соседних стран, где дворянство составляло ~3% населения, в ВКЛ шляхта составляла 10-15% (по разным воеводствам). По Городельской унии 1413 года бояре Великого княжества Литовского вошли в польское шляхетское гербовое братство - "акт об адопции". Это время принято за точку отсчета современной белорусской геральдики .

По имущественному положению шляхта делилась на:
- магнатов
- заможная шляхта (владение одной или несколькими деревнями)
- фольварковая шляхта (владение одним или несколькими фольварками /усадьбами/)
- застенковая (загродковая, околичная) шляхта (имела свое хозяйство, но не имела крестьян)
- шляхта-голота (безземельная)

Нижний имущественный слой шляхты размыто смыкался с земянами и панцирными боярами . Шляхта, земяне, панцирные и путные бояре были воинским сословием (крестьне на службу не призывались). До наших дней сохранился поименный "Спис войска Литовского" 1528-67 гг., где каждый может найти знакомые фамилии.

Сарматизм

Шляхетская идеология, доминировавшая в XVI - XIX вв. Сарматизм возводил шляхту к древним сарматам, отделяя тем самым себя от массы простолюдинов. Сарматизм предопределил многие особенности культуры знати Речи Посполитой и её отличие от западноевропейской аристократии: условно «восточный» стиль парадной одежды (жупан, контуш, слуцкий пояс, сабля), особые манеры, сарматские портреты и тд.

На картах Сарматия локализовалась вокруг венедов и моря Геродота (ныне Полесье).

Эта традиция - определять шляхту как "отдельную этнографическую группу" - продолжена в академическом издании Императорского Русского Географического Общества "Россия. Полное географическое описание" 1905 года.

Gente Lituane, natione Polonus

" - большинство местного дворянства знало о своем литовском или белорусском этническом происхождении, но воспринимало языковую и культурную полонизацию предков как акт их добровольного политического и цивилизационного выбора [ аналог национальных элит в СССР ]." Юлиуш Бардах, доктор honoris causa Варшавского университета, Вильнюсского университета, Лодзинского университета

C 1696 года польский язык стал государственным в Речи Посполитой. Он стал языком горожан (аналог русскому сегодня), наряду с латынью использовался в учебных заведениях (Виленский университет, Полоцкая иезуитская Академия и пр).

[ Однако даже в XIX веке польскоязычные филоматы называли себя не поляками, а литвинами , обращались в своих литературных произведениях к образам "исторической Литвы" (ВКЛ), вводили в свои литературные произведения элементы "тутэйшага" языка ("Dziady" Мицкевича).

Типичными представителями тутэйшай шляхты были Ходзько гербу "Костеша", Скирмунты гербу "Дуб", Войниловичи - "Войниловичи не пришли ни с Востока, ни с Запада - они коренные, местные, кость от кости, кровь от крови того народа, который когда-то хоронил своих предков в этих курганах (сегодня - на сельских кладбищах) и родную белорусскую землю сохой пашет". "Воспоминания", Э. Войнилович (фундатор строительства минского Красного костела)

Шляхта & Российская империя

После Разделов Речи Посполитой и присоединении ВКЛ к Российской империи, шляхетское сословие вместе с местным самоуправлением стремительно ликвидируется.

Интересен труд Императорской АН "Описание всех обитающих в Российском государстве народов" 1793 г., составленный после Второго раздела РП. Именует всех жителей нашего Края "поляками". Описывает крестьян и шляхту "народа польского". Что характерно, без причитаний о "тяжкой доле мужика-белоруса" - все еще впереди.

Списки шляхты

Поименные списки шляхты и шляхетских родов - "Сбор имен шляхты", сводные списки участников восстания 1830 и восстания 1863 гг., иные источники - можно посмотреть .

Шляхетская демократия

Шляхта - социальный слой, гораздо более значимый, чем дворяне соседних стран - породил термин шляхетская демократия . Шляхетская демократия может рассматриваться как вариант представительной демократии с той лишь разницей, что народом в Речи Посполитой считалось не всё население, а только шляхта.

Окончательное становление "шляхетской демократии" утвердили в 1573 году Генриховы артикулы - клятва выборных королей Речи Посполитой. Они не только ограничивали власть короля, но и давали шляхте законное право выступать против него.

"В случае же, если мы (от чего, Боже, сохрани!) не выполним этих статей или условий, или учиним что-либо вопреки им, законам и вольностям, то всех жителей королевства и великого княжества объявляем свободными от должного нам повиновения и верности".
§17 ...A ieslibysmy (czego Boze uchoway) co przeciw prawom, wolnosciom, artykulom, kondycyom wykroczyli, abo czego nie wypelnili: tedy obywatele Koronne oboyga narodu, od posluszenstwa y wiary Nam powinney, wolne czyniemy."

[ 200 лет спустя, в 1776 году похожие слова были вписаны в Декларацию независимсти США:
" Но когда длинный ряд злоупотреблений и насилий, неизменно подчиненных одной и той же цели, свидетельствует о коварном замысле вынудить народ смириться с неограниченным деспотизмом, свержение такого правительства и создание новых гарантий безопасности на будущее становится правом и обязанностью народа." ]

Сложные отношения между монархией и шляхтой, а также далеко идущие привилегии шляхты стали одной из основных причин упадка Речи Посполитой в XVIII веке.

http://www.gutenberg.czyz.org/word,60867
http://www.arche.by/by/page/science/6866

Литвинов П.

Шляхта Рогачёвщины в п.тр. XX века.

Категория населения, которая называла себя в начале XX века бывшей шляхтой, имела сложную социально-экономическую структуру, различные принципы этнической и социальной идентификации и находилась в процессе трансформации и постепенной утраты польско-шляхетского самосознания.

Многие причины этого кроются в происхождении шляхты. Кроме собственно шляхетского военно-служилого сословия, выделяются также панцырные и путные бояре, правовое положение которых находилось между крестьянством и шляхтой. На начало XX века “ потомки всехъ названныхъ разрядовъ счи таютъ себя бывшею шляхтою и неохотно сливаются съ крестьян ствомъ и мещанствомъ”.

Сложным было и имущественное положение данной категории населения. Шляхта делилась на несколько стратов, которые определялись имущественным положением, дифференцируясь от достаточно крупных землевладельцев, до полностью безземельной шляхты. При этом важным было, на чьей земле проживает шляхтич - государственной, частновладельческой или арендованной.

Данные факторы, а также “разбор шляхты” к. XVIII - XIX века, во многом предопределили этническую идентификацию и социальный статус этой категории населения. После разделов Речи Посполитой, “съ переходомъ въ русское подданство часть э той шляхты успела доказать свое шляхетское происхождение и была причислена къ русскому дворянству; не успевшая-же представить до казательствъ должна была приписаться къ мещанскому сословию, или же попала въ разрядъ государственныхъ крестьянъ. Однако эта шляхта не забыла о своёмъ происхождении и по настоящее время выделяетъ себя изъ окрестного крестьянства. ”

Учитывая последний факт, т.е. то, что шляхтич “очень гордится своимъ полудворянскимъ происхождениемъ и свысока относится къ крестьянину”, неудивительно, что большая часть шляхты попыталась доказать своё дворянство. Однако, в силу особенностей российской бюрократической системы, добиться этого смогла преимущественно зажиточная часть шляхетства. Менее зажиточные постарались попасть в сословие мещан, а беднейшая и безземельная шляхта была приписана к государственным крестьянам.

Документальные материалы 30-х гг. подтверждают этот вывод. Все жители околицы Антуши, хозяйство которых считалось кулацким, на вопрос о социальном происхождении неизменно отвечали: “отец мой… и мать… происходят из дворян”. Причем их земельные наделы до революции составляли от 30 до 60 десятин. Следует отметить, что Антуши считались зажиточной деревней, в которой (а также на прилегающих хуторах) почти всё население являлось “из числа поляков-шляхтичей, большинство из коих кулаки-бывшие дворяне и крепкие середняки, и подкулачники”. Среди жителей этой околицы нередко встречались кулаки, платившие от 500 до 1000р. и выше с/х налога, суммы огромной по тем временам. Для сравнения - кулаком считался уже крестьянин, плативший 70-80р. налога. К примеру, Антушевич Леон Иосифович в 1928г. платил ровно 500р. налога. .

Необходимо отметить, что утверждения жителей Антушей о дворянстве, часто подтверждались и документально. 7 сентября 1929г. при обыске дома Залесского Антона Григорьевича были найдены “два свидетельства на имя Антона и Петра Григорьевича Залесского о потомственном дворянстве”. .

В отличие от Антушей, в двух крупнейших околицах Сеножатковского с/с - Чертеж и Сеножатки, в которых процент кулаков был значительно ниже, большинство населения относило себя к мещанам. . Причём, как правило, их хозяйство было середняцким, либо кулацким. Абсолютное большинство бедняков относило себя к крестьянам. Зависимость социального статуса от имущественного положения подтверждает тот факт, что среди представителей одной и той же фамилии (Антушевичи, Залесские, Закржевские, Гроховские) встречаются как дворяне и мещане, так и крестьяне.

Гораздо более сложным является вопрос этноидентификации шляхты. Во-первых, важную роль вновь играло имущественное положение. Зажиточные крестьяне обладали большей традиционностью и консервативностью. А поэтому, им в большей степени было присуще шляхетское самосознание, которое сложившейся традицией отождествлялось с польскостью. Соответственно, чем меньше был имущественный достаток, тем больше крестьянское сознание было подвержено трансформации, в том числе и ассимиляционным процессам. Поэтому зажиточная часть населения бывших шляхетских околиц преимущественно определяла себя как поляков, ассоциируя последних с шляхетностью. Кроме того, зажиточность определяла наличие шляхетского быта (усадьба, одежда, пища), который также имел существенные отличия от крестьянского и требовал значительных финансовых затрат. Именно благодаря своей традиционности, зажиточное околичное население так упорно держалось за свою польскость, несмотря на мощный прессинг царской и советской администрации, проводивших целенаправленную дискриминационную политику в отношении поляков.

Беднота же показывала наибольшую подверженность трансформации традиционного уклада, и с течением времени всё чаще определяла себя как часть белорусского этноса.

На этом фоне показательным выглядит вывод польского историка и этнодемографа П.Эберхардта о белоруссизации поляков-колонистов, который писал, что “ pocz ą tkowo przesiedle ń cy u ż ywali j ę zyka ojczystego … Wkrόtce jednak byli zmuszeni przyswoi ć sobie j ę zyk s ą siadόw , miejscowy dialect bia ł oruski .” Кроме того, польские колонисты подверглись “ asymilacji , nie tylko pod wzgl ę dem j ę zyka i kultury , ale te ż ś wiadomo ś ci etnicznej ”..

Ещё более важным фактором являлась конфессиональная принадлежность околичной шляхты. Дело в том, что для большинства потомков местной шляхты, быть католиком означало быть поляком. Официальную государственную дефиницию “поляки” в отношении данной части населения Беларуси в XIX - п.тр. XX века, таким образом, следует рассматривать, как этноконфессиональную общность, идентифицирующую себя как поляков. То есть в данном случае имеет место смешение национальности с конфессией.

Например, в анкетах арестованных в 1929г. кулаков Сеножатковского с/с в графе национальность встречаются ответы: “поляк”, “католик”, “белорус-католик”, “поляк-белорус”, “католического вероисповедания”.

Шляхта Восточной Беларуси локализовалась в двух отдельных регионах, т.н. Друтском (западном) и Сожском (восточном) рубежах, которые имеют определённую особенность в отношении конфессиональности. В известном издании А.С.Дембовецкого указано: “Самое густое и большое население шляхты идетъ по Сожскому водоему, начиная от г. Мсти славля чрезъ м. Кричевъ и г. Чериковъ, а за м. Чечерскомъ и г. Ро гачевомъ, где сближаются Днепръ и Сожъ, селения шляхты г руппируются по берегамъ обеихъ этихъ рекъ, уходя вглубь местности на разстоянии верстъ въ 30”. . Друтский рубеж располагался севернее - от г. Сенно до Белынич.

В Сожской группе преобладало православное вероисповедание: “православныхъ 18491, католиковъ же только 5927, т.е. почти на десять человекъ православныхъ, приходится только трое католиковъ”. В Друтской группе наоборот: “православныхъ только 1741, католиковъ же 10447, т.е. на шесть католиковъ приходится одинъ православный”. . Таким образом, Рогачёвский регион, находясь как раз на стыке двух рубежей, отражал особенности обоих.

В бассейне Днепра находились околицы Ходосовичи, Большие Стрелки и поселки Красница и Яновка. Все они, за исключением последней, преимущественно были населены православной шляхтой. Наиболее распространёнными фамилиями здесь были: Ходосовские, Сеноженские, Лукомские, Усевичи, Душкевичи, Акинчицы, Кончицы, Зинькевичи, Дробышевские, Кублицкие, Лапицкие, Шемяки, Межевичи.

В рамках обоих рубежей выделялось также несколько локальных. Например, мощный пограничный заслон из шляхетских околиц существовал в бассейне р. Беседь, впадавшей в Сож. Подобный заслон находился в течении р. Добысна западнее Рогачева и Жлобина. К началу XX века, находящиеся в его составе околицы Антуши, Старый Мазалов, Дуброва, Сеножатки, Марусенька, Тертеж, Вербичев, а также хутора Марингоф, Кривеня, Гречухи, Великий Лес, Зелёное Будище, Мазалов были населены практически исключительно католиками. В 20-30гг. XX века эти населённые пункты почти полностью входили в состав Сеножатковского с/с. Здесь проживали Антушевичи, Сеноженские, Жолтоки, Баньковские, Миткевич-Жолтоки, Рынейские, Пархамовичи, Закржевские, Липские, Барановские, Шатиллы, Щигельские, Жизневские, Гроховские, Барановичи, Корзуны, Савицкие, Залесские, Завадские, Михалькевичи, Лесневские, Осмоловские, Ходосовские и др.

Яновка, населённая католиками, скорее всего связана с вышеупомянутым регионом, поскольку живущие в ней Лесневские широко встречаются в Тертеже и других околицах и хуторах.

Деление шляхты Рогачевского района по конфессиональному признаку отразилось и на этноидентификации. В населённых пунктах, где преобладали православные, к началу XX века замечается значительное ослабление шляхетского самосознания и практически полное отсутствие польскости. Это привело к широкой практике смешанных браков и к тенденции увеличения в них количества крестьянского населения, вплоть до полного доминирования. В результате, в п.тр. XX века их население идентифицирует себя как белорусов.

Иная картина в районе бассейна Добысны. Следует помнить о том, что католицизм являлся одним из определяющих элементов в польской культуре, и поэтому он сыграл огромную роль в жизни белорусской шляхты, будучи, прежде всего, инструментом ополячивания. Целенаправленная дискриминационная политика Российской империи в отношении шляхты, особенно католической, привела к ещё большей замкнутости и консерватизму в её среде, что сопровождалось усилением польскости.

Дембовецкий указывал: “Права, предоставленныя крестьянамъ положениемъ 19 февраля 1861 года, приписка шляхты къ волостямъ, всеобщая воинская повинность и другия меры повлияли на сближение шляхты съ крестьянами, въ особенности бедной, безземельной. Но шляхта богатая, руководствуясь своимъ шляхетскимъ гоноромъ, приписывается въ мещане, иногда отдаленныхъ отъ нихъ городовъ, съ одной стороны, въ видахъ некотораго поддержания прежняго привилегированнаго положения, чтобы не подчиняться ведомству местной волости и не нести ни натуральныхъ, ни мирскихъ повинностей, съ другой, - д ля избежания платежа подушной подати, существующей въ крестьянскомъ сословии и отмененной закономъ для мещанъ. Такимъ образомъ, шляхта, перейдя въ крестьяне и мещане, какъ отдельное сословие въ настоящее время не существуетъ”. .

Юридически потеряв шляхетство, данная категория населения тем более стремилась сохранить атрибутику, нормы быта и культуры, поскольку это давало ей возможность сохранить ощущение своей непохожести, отличности от крестьян.

Польскость и католицизм для большинства местных шляхтичей стали тем запрещенным миром, который позволял им противостоять системе, стремившейся к их духовному плену и нивелировке с окружающим крестьянством. Характерной чертой местных поляков было обостренное чувство польскости, основанное не на языковом, а на духовном своеобразии, что давало им повышенную сопротивляемость на любую попытку национального или религиозного гнета из-за необходимости постоянной борьбы за сохранение своей польскости.

Именно из-за того, что Сеножатковский с/с являлся одним из самых мощных на Гомельщине бастионов польскости, он и был подвергнут тотальным репрессиям в 30-е гг. XX века.

Польскость, как этнокультурный признак белорусских католиков, в шляхетских околицах развивалась, прежде всего, там, где существовали костелы, и распространял культурное влияние католической церкви ксендз. В первой трети XX века на территории Рогачёвского района работало два костёла - в Антушах и Рогачёве. Антушовский костёл до 1933г. обслуживал Мустейкис Казимир Игнатьевич, долгое время проживавший в Антушах. В Рогачёве ксендза Ярошевича в 1930г. сменил Кунда Владислав Игнатьевич, работавший до 1934г. Последний был очень известным в СССР.

Католики, в сравнении с православными, всегда отличались большей религиозностью, которая в условиях угнетения костёла вылилась в фанатизм. Поэтому католическое духовенство пользовалось безоговорочным авторитетом в среде населения католического вероисповедания. Этому также способствовали высокая квалификация ксендзов, в большинстве имевших высшее образование, и высокая степень централизации и дисциплины католической церкви. . Ксендзы были прекрасными агитаторами и организаторами и, к тому же, многие из них имели прямую связь с Ватиканом. Поэтому, изгоняя “польскость” и ликвидируя мелкую и наиболее многочисленную шляхту, царское правительство преследовало и внутри, и внешнеполитические цели. В результате, угнетение религии, языка и шляхетства при умелой агитации ксендзов вылилось в еще большую замкнутость и более тесное объединение вокруг костела “кресовых поляков”, поскольку теперь только костел олицетворял их “особенность”, только при костеле звучала польская речь, которая стала восприниматься как отличительный признак шляхетности среди большей части шляхты. К тому же, именно костел давал образование.

Даже в 1931г., в период массового закрытия храмов и арестов служителей религиозного культа, отчеты партработников сообщали, что “у большасці камуністых самастойных гаспадароў маюцца іконы ў хаце. Некаторыя камсамольцы і камсамолкі сьвяткуюць і рэлігійныя святы і нават ходзяць у касьцел”. .

Также важным фактором формирования польской этноидентификации шляхты была территориальная компактность локального скопления шляхетских населенных пунктов. Это позволяло околичному сообществу, будучи замкнутым в своей культурной среде (браки только между представителями шляхты и католиков, общий быт, праздники, устремления и векторы развития), а также благодаря его крайней религиозности, что ещё больше обосабливало его от окружающего белорусского православного населения и делало более консервативным, сохранять свою “костёльность”, “польскость” и “шляхетность” практически без изменений, несмотря на все усилия московских властей, направленные на трансформацию кресовых поляков. Вышеперечисленные факторы делали их польскость почти неуязвимой.

Ярким примером может служить скопление околиц в бассейне Добысны. Анализ архивных документов позволил выяснить, что большинство шляхетских семей этого региона, являлись в той или иной степени родственниками. . Усилению связей содействовал также тот факт, что все околицы и хутора, за исключением православного Вербичева, находились в приходе Антушовского костёла. Более того, костёл находился в ведении нескольких костёльных комитетов разных околиц, поочерёдно переходя от одного к другому.

Совершенно другая ситуация наблюдается в околицах, которые были расположены единичными поселениями. Необходимость смешанных браков, практически полное отсутствие культурного влияния костёла и католического населения привели к постепенному размыванию шляхетского мировоззрения и ослаблению религиозности. Ещё в большей степени это касается православной шляхты. В результате эти околицы трансформировались в этнокультурном отношении и постепенно нивелировались с населением окружающих деревень.

В Краснице шляхетский субстрат был ещё достаточно мощным и в п.тр. XX века там еще иногда вспоминали о том, что часть кулаков “раньше были потомственные дворяне” . Там сохранялась ещё социальная градация на “панов” и “хлопов”, что подтверждается заявлениями крестьян о том, что кулаки “всегда смеются с нас и угрожают, что когда придут поляки, то повешают… и будут мостить греблю беднотой” [там же]. Что касается околиц Ходосовичи и Большие Стрелки, то шляхетский субстрат в них, к началу XX века, даже потерял количественное доминирование и практически растворился в белорусском крестьянстве.

Немаловажным было также наличие имений и фольварков принадлежащих католикам, поскольку образ жизни в них являлся примером для подражания. Наибольшее их количество в Рогачёвском уезде как раз приходилось на Городецкую и Довскую волости в районе православных околиц бассейна Днепра, а также Тихиничскую и Луковскую волости бассейна Добысны (в последней находились католические околицы). .

Также важным фактором ополячивания являлась этническая польская колонизация и эмиграция XIX - н. XX века. Эмигранты из Польши и Западной Беларуси ехали в первую очередь туда, где был костёл и близкое этнокультурное сообщество. Они являлись катализаторами взрыва польского патриотизма, которого, возможно, до них практически не было. После начала Первой Мировой войны этим процессам способствовали многочисленная волна беженцев, а также польская оккупация. Например, арестованная в Рогачёве в 1933г., уроженка околицы Марусенька, Кельбасс Елена Казимировна на допросе показывала: “Настроена я была в этот период времени в узко национальном духе, находясь под влиянием беженцев из Польши и легионеров. Признаю, что польская оккупация нашей местности в то время меня радовала бы…” . В результате польский патриотизм начал приходить на смену патриотизму “польско-шляхетскому краёвому”.

1. Россия. Полное географическое описание нашего Отечества.// т.9, Верхнее Поднепровье и Белоруссия. // СПб., 1905г.

2. Архив Управления КГБ Республики Беларусь по Гомельской области, д.14982-с

3. Архив Управления КГБ Республики Беларусь по Гомельской области, д.3019-с

4. Piotr Eberhardt Polska ludnosć kresowie. Rodowod, liczebnosć, rozmieszczenie. // Warszawa, 1998 г.

5. Дембовецкий А.С. Опыт описания Могилёвской губернии. Кн.1 // Могилёв. - 1882.

6. Перед крутым поворотом. (Тенденции в политической и духовной жизни Беларуси. 1925-1928 гг.). // Сборник документов. - Мн. - 2001 г.

7. НАРБ. ф.701. Нацкомиссия ЦИК БССР. оп.1 д.101.

8. Архив Управления КГБ Республики Беларусь по Гомельской области, д.14342-с

9. Список населённых мест Могилёвской губернии. // под ред. Г.П.Пожарова. - Могилёв, 1910