Мы собрали для вас самые лучшие рассказы о Великой Отечественной войне 1941-1945 гг. Рассказы от первого лица, не придуманные, живые воспоминания фронтовиков и свидетелей войны.

Рассказ о войне из книги священника Александра Дьяченко «Преодоление»

Я не всегда была старой и немощной, я жила в белорусской деревне, у меня была се­мья, очень хороший муж. Но пришли немцы, муж, как и другие мужчины, ушел в партизаны, он был их командиром. Мы, женщины, поддерживали своих мужчин, чем могли. Об этом ста­ло известно немцам. Они приехали в деревню рано утром. Выгнали всех из домов и, как ско­тину, погнали на станцию в соседний городок. Там нас уже ждали вагоны. Людей набивали в те­плушки так, что мы могли только стоять. Ехали с остановками двое суток, ни воды, ни пищи нам не давали. Когда нас наконец выгрузили из ваго­нов, то некоторые были уже не в состоянии дви­гаться. Тогда охрана стала сбрасывать их на зем­лю и добивать прикладами карабинов. А потом нам показали направление к воротам и сказали: «Бегите». Как только мы пробежали половину расстояния, спустили собак. До ворот добежали самые сильные. Тогда собак отогнали, всех, кто остался, построили в колонну и повели сквозь ворота, на которых по-немецки было написано: «Каждому - свое». С тех пор, мальчик, я не могу смотреть на высокие печные трубы.

Она оголила руку и показала мне наколку из ряда цифр на внутренней стороне руки, бли­же к локтю. Я знал, что это татуировка, у моего папы был на груди наколот танк, потому что он танкист, но зачем колоть цифры?

Помню, что еще она рассказывала о том, как их освобождали наши танкисты и как ей повезло дожить до этого дня. Про сам лагерь и о том, что в нем происходило, она не расска­зывала мне ничего, наверное, жалела мою детскую голову.

Об Освенциме я узнал уже позд­нее. Узнал и понял, почему моя соседка не мог­ла смотреть на трубы нашей котельной.

Мой отец во время войны тоже оказался на оккупированной территории. Досталось им от немцев, ох, как досталось. А когда наши по­гнали немчуру, то те, понимая, что подросшие мальчишки - завтрашние солдаты, решили их расстрелять. Собрали всех и повели в лог, а тут наш самолетик - увидел скопление людей и дал рядом очередь. Немцы на землю, а пацаны - врассыпную. Моему папе повезло, он убежал, с простреленной рукой, но убежал. Не всем тог­да повезло.

В Германию мой отец входил танкистом. Их танковая бригада отличилась под Берли­ном на Зееловских высотах. Я видел фотогра­фии этих ребят. Молодежь, а вся грудь в орде­нах, несколько человек - . Многие, как и мой папа, были призваны в действующую ар­мию с оккупированных земель, и многим было за что мстить немцам. Поэтому, может, и воева­ли так отчаянно храбро.

Шли по Европе, осво­бождали узников концлагерей и били врага, до­бивая беспощадно. «Мы рвались в саму Герма­нию, мы мечтали, как размажем ее траками гу­сениц наших танков. У нас была особая часть, даже форма одежды была черная. Мы еще сме­ялись, как бы нас с эсэсовцами не спутали».

Сразу по окончании войны бригада моего отца была размещена в одном из маленьких не­мецких городков. Вернее, в руинах, что от него остались. Сами кое-как расположились в подва­лах зданий, а вот помещения для столовой не было. И командир бригады, молодой полков­ник, распорядился сбивать столы из щитов и ставить временную столовую прямо на площа­ди городка.

«И вот наш первый мирный обед. Полевые кухни, повара, все, как обычно, но солдаты си­дят не на земле или на танке, а, как положено, за столами. Только начали обедать, и вдруг из всех этих руин, подвалов, щелей, как тараканы, начали выползать немецкие дети. Кто-то сто­ит, а кто-то уже и стоять от голода не может. Стоят и смотрят на нас, как собаки. И не знаю, как это получилось, но я своей простреленной рукой взял хлеб и сунул в карман, смотрю ти­хонько, а все наши ребята, не поднимая глаз друга на друга, делают то же самое».

А потом они кормили немецких детей, отда­вали все, что только можно было каким-то обра­зом утаить от обеда, сами еще вчерашние дети, которых совсем недавно, не дрогнув, насилова­ли, сжигали, расстреливали отцы этих немецких детей на захваченной ими нашей земле.

Командир бригады, Герой Советского Со­юза, по национальности еврей, родителей ко­торого, как и всех других евреев маленького бе­лорусского городка, каратели живыми закопа­ли в землю, имел полное право, как моральное, так и военное, залпами отогнать немецких «вы­родков» от своих танкистов. Они объедали его солдат, понижали их боеспособность, многие из этих детей были еще и больны и могли рас­пространить заразу среди личного состава.

Но полковник, вместо того чтобы стре­лять, приказал увеличить норму расхода про­дуктов. И немецких детей по приказу еврея кормили вместе с его солдатами.

Думаешь, что это за явление такое - Рус­ский Солдат? Откуда такое милосердие? Поче­му не мстили? Кажется, это выше любых сил - узнать, что всю твою родню живьем закопа­ли, возможно, отцы этих же детей, видеть кон­цлагеря с множеством тел замученных людей. И вместо того чтобы «оторваться» на детях и женах врага, они, напротив, спасали их, кор­мили, лечили.

С описываемых событий прошло несколь­ко лет, и мой папа, окончив военное училище в пятидесятые годы, вновь проходил военную службу в Германии, но уже офицером. Как-то на улице одного города его окликнул молодой немец. Он подбежал к моему отцу, схватил его за руку и спросил:

Вы не узнаете меня? Да, конечно, сейчас во мне трудно узнать того голодного оборванного мальчишку. Но я вас запомнил, как вы тог­да кормили нас среди руин. Поверьте, мы ни­когда этого не забудем.

Вот так мы приобретали друзей на Западе, силой оружия и всепобеждающей силой хри­стианской любви.

Живы. Выдержим. Победим.

ПРАВДА О ВОЙНЕ

Надо отметить, что далеко не на всех произвело убедительное впечатление выступление В. М. Молотова в первый день войны, а заключительная фраза у некоторых бойцов вызвала иронию. Когда мы, врачи, спрашивали у них, как дела на фронте, а жили мы только этим, часто слышали ответ: «Драпаем. Победа за нами… то есть у немцев!»

Не могу сказать, что и выступление И. В. Сталина на всех подействовало положительно, хотя на большинство от него повеяло теплом. Но в темноте большой очереди за водой в подвале дома, где жили Яковлевы, я услышал однажды: «Вот! Братьями, сестрами стали! Забыл, как за опоздания в тюрьму сажал. Пискнула крыса, когда хвост прижали!» Народ при этом безмолвствовал. Приблизительно подобные высказывания я слышал неоднократно.

Подъему патриотизма способствовали еще два фактора. Во-первых, это зверства фашистов на нашей территории. Сообщения газет, что в Катыни под Смоленском немцы расстреляли десятки тысяч плененных нами поляков, а не мы во время отступления, как уверяли немцы, воспринимались без злобы. Все могло быть. «Не могли же мы их оставить немцам», - рассуждали некоторые. Но вот убийство наших людей население простить не могло.

В феврале 1942 года моя старшая операционная медсестра А. П. Павлова получила с освобожденных берегов Селигера письмо, где рассказывалось, как после взрыва ручной фанаты в штабной избе немцев они повесили почти всех мужчин, в том числе и брата Павловой. Повесили его на березе у родной избы, и висел он почти два месяца на глазах у жены и троих детей. Настроение от этого известия у всего госпиталя стало грозным для немцев: Павлову любили и персонал, и раненые бойцы… Я добился, чтобы во всех палатах прочли подлинник письма, а пожелтевшее от слез лицо Павловой было в перевязочной у всех перед глазами…

Второе, что обрадовало всех, это примирение с церковью. Православная церковь проявила в своих сборах на войну истинный патриотизм, и он был оценен. На патриарха и духовенство посыпались правительственные награды. На эти средства создавались авиаэскадрильи и танковые дивизии с названиями «Александр Невский» и «Дмитрий Донской». Показывали фильм, где священник с председателем райисполкома, партизаном, уничтожает зверствующих фашистов. Фильм заканчивался тем, что старый звонарь поднимается на колокольню и бьет в набат, перед этим широко перекрестясь. Прямо звучало: «Осени себя крестным знамением, русский народ!» У раненых зрителей, да и у персонала блестели слезы на глазах, когда зажигался свет.

Наоборот, огромные деньги, внесенные председателем колхоза, кажется, Ферапонтом Головатым, вызывали злобные улыбки. «Ишь как наворовался на голодных колхозниках», - говорили раненые из крестьян.

Громадное возмущение у населения вызвала и деятельность пятой колонны, то есть внутренних врагов. Я сам убедился, как их было много: немецким самолетам сигнализировали из окон даже разноцветными ракетами. В ноябре 1941 года в госпитале Нейрохирургического института сигнализировали из окна азбукой Морзе. Дежурный врач Мальм, совершенно спившийся и деклассированный человек, сказал, что сигнализация шла из окна операционной, где дежурила моя жена. Начальник госпиталя Бондарчук на утренней пятиминутке сказал, что он за Кудрину ручается, а дня через два сигнальщика взяли, и навсегда исчез сам Мальм.

Мой учитель игры на скрипке Александров Ю. А., коммунист, хотя и скрыто религиозный, чахоточный человек, работал начальником пожарной охраны Дома Красной Армии на углу Литейного и Кировской. Он гнался за ракетчиком, явно работником Дома Красной Армии, но не смог рассмотреть его в темноте и не догнал, но ракетницу тот бросил под ноги Александрову.

Быт в институте постепенно налаживался. Стало лучше работать центральное отопление, электрический свет стал почти постоянным, появилась вода в водопроводе. Мы ходили в кино. Такие фильмы, как «Два бойца», «Жила-была девочка» и другие, смотрели с нескрываемым чувством.

На «Два бойца» санитарка смогла взять билеты в кинотеатр «Октябрь» на сеанс позже, чем мы рассчитывали. Придя на следующий сеанс, мы узнали, что снаряд попал во двор этого кинотеатра, куда выпускали посетителей предыдущего сеанса, и многие были убиты и ранены.

Лето 1942 года прошло через сердца обывателей очень грустно. Окружение и разгром наших войск под Харьковом, сильно пополнившие количество наших пленных в Германии, навели большое на всех уныние. Новое наступление немцев до Волги, до Сталинграда, очень тяжело всеми переживалось. Смертность населения, особенно усиленная в весенние месяцы, несмотря на некоторое улучшение питания, как результат дистрофии, а также гибель людей от авиабомб и артиллерийских обстрелов ощутили все.

У жены украли в середине мая мою и ее продовольственные карточки, отчего мы снова очень сильно голодали. А надо было готовиться к зиме.

Мы не только обработали и засадили огороды в Рыбацком и Мурзинке, но получили изрядную полосу земли в саду у Зимнего дворца, который был отдан нашему госпиталю. Это была превосходная земля. Другие ленинградцы обрабатывали другие сады, скверы, Марсово поле. Мы посадили даже десятка два глазков от картофеля с прилегающим кусочком шелухи, а также капусту, брюкву, морковь, лук-сеянец и особенно много турнепса. Сажали везде, где только был клочок земли.

Жена же, боясь недостатка белковой пищи, собирала с овощей слизняков и мариновала их в двух больших банках. Впрочем, они не пригодились, и весной 1943 года их выбросили.

Наступившая зима 1942/43 года была мягкой. Транспорт больше не останавливался, все деревянные дома на окраинах Ленинграда, в том числе и дома в Мурзинке, снесли на топливо и запаслись им на зиму. В помещениях был электрический свет. Вскоре ученым дали особые литерные пайки. Мне как кандидату наук дали литерный паек группы Б. В него ежемесячно входили 2 кг сахара, 2 кг крупы, 2 кг мяса, 2 кг муки, 0,5 кг масла и 10 пачек папирос «Беломорканал». Это было роскошно, и это нас спасло.

Обмороки у меня прекратились. Я даже легко всю ночь дежурил с женой, охраняя огород у Зимнего дворца по очереди, три раза за лето. Впрочем, несмотря на охрану, все до одного кочана капусты украли.

Большое значение имело искусство. Мы начали больше читать, чаще бывать в кино, смотреть кинопередачи в госпитале, ходить на концерты самодеятельности и приезжавших к нам артистов. Однажды мы с женой были на концерте приехавших в Ленинград Д. Ойстраха и Л. Оборина. Когда Д. Ойстрах играл, а Л. Оборин аккомпанировал, в зале было холодновато. Внезапно голос тихо сказал: «Воздушная тревога, воздушная тревога! Желающие могут спуститься в бомбоубежище!» В переполненном зале никто не двинулся, Ойстрах благодарно и понимающе улыбнулся нам всем одними глазами и продолжал играть, ни на мгновение не споткнувшись. Хотя в ноги толкало от взрывов и доносились их звуки и тявканье зениток, музыка поглотила все. С тех пор эти два музыканта стали моими самыми большими любимцами и боевыми друзьями без знакомства.

К осени 1942 года Ленинград сильно опустел, что тоже облегчало его снабжение. К моменту начала блокады в городе, переполненном беженцами, выдавалось до 7 миллионов карточек. Весной 1942 года их выдали только 900 тысяч.

Эвакуировались многие, в том числе и часть 2-го Медицинского института. Остальные вузы уехали все. Но все же считают, что Ленинград смогли покинуть по Дороге жизни около двух миллионов. Таким образом, около четырех миллионов умерло (По официальным данным в блокадном Ленинграде умерло около 600 тысяч человек, по другим - около 1 миллиона. - ред.) цифра, значительно превышающая официальную. Далеко не все мертвецы попали на кладбище. Громадный ров между Саратовской колонией и лесом, идущим к Колтушам и Всеволожской, принял в себя сотни тысяч мертвецов и сровнялся с землей. Сейчас там пригородный огород, и следов не осталось. Но шуршащая ботва и веселые голоса убирающих урожай - не меньшее счастье для погибших, чем траурная музыка Пискаревского кладбища.

Немного о детях. Их судьба была ужасна. По детским карточкам почти ничего не давали. Мне как-то особенно живо вспоминаются два случая.

В самую суровую часть зимы 1941/42 года я брел из Бехтеревки на улицу Пестеля в свой госпиталь. Опухшие ноги почти не шли, голова кружилась, каждый осторожный шаг преследовал одну цель: продвинуться вперед и не упасть при этом. На Староневском я захотел зайти в булочную, чтобы отоварить две наши карточки и хоть немного согреться. Мороз пробирал до костей. Я стал в очередь и заметил, что около прилавка стоит мальчишка лет семи-восьми. Он наклонился и весь как бы сжался. Вдруг он выхватил кусок хлеба у только что получившей его женщины, упал, сжавшись в ко-1 мок спиной кверху, как ежик, и начал жадно рвать хлеб зубами. Женщина, утратившая хлеб, дико завопила: наверное, ее дома ждала с нетерпением голодная семья. Очередь смешалась. Многие бросились бить и топтать мальчишку, который продолжал есть, ватник и шапка защищали его. «Мужчина! Хоть бы вы помогли», - крикнул мне кто-то, очевидно, потому, что я был единственным мужчиной в булочной. Меня закачало, сильно закружилась голова. «Звери вы, звери», - прохрипел я и, шатаясь, вышел на мороз. Я не мог спасти ребенка. Достаточно было легкого толчка, и меня, безусловно, приняли бы разъяренные люди за сообщника, и я упал бы.

Да, я обыватель. Я не кинулся спасать этого мальчишку. «Не обернуться в оборотня, зверя», - писала в эти дни наша любимая Ольга Берггольц. Дивная женщина! Она многим помогала перенести блокаду и сохраняла в нас необходимую человечность.

Я от имени их пошлю за рубеж телеграмму:

«Живы. Выдержим. Победим».

Но неготовность разделить участь избиваемого ребенка навсегда осталась у меня зарубкой на совести…

Второй случай произошел позже. Мы получили только что, но уже во второй раз, литерный паек и вдвоем с женой несли его по Литейному, направляясь домой. Сугробы были и во вторую блокадную зиму достаточно высоки. Почти напротив дома Н. А. Некрасова, откуда он любовался парадным подъездом, цепляясь за погруженную в снег решетку, шел ребенок лет четырех-пяти. Он с трудом передвигал ноги, огромные глаза на иссохшем старческом лице с ужасом вглядывались в окружающий мир. Ноги его заплетались. Тамара вытащила большой, двойной, кусок сахара и протянула ему. Он сначала не понял и весь сжался, а потом вдруг рывком схватил этот сахар, прижал к груди и замер от страха, что все случившееся или сон, или неправда… Мы пошли дальше. Ну, что же большее могли сделать еле бредущие обыватели?

ПРОРЫВ БЛОКАДЫ

Все ленинградцы ежедневно говорили о прорыве блокады, о предстоящей победе, мирной жизни и восстановлении страны, втором фронте, то есть об активном включении в войну союзников. На союзников, впрочем, мало надеялись. «План уже начерчился, но рузвельтатов никаких»,- шутили ленинградцы. Вспоминали и индейскую мудрость: «У меня три друга: первый - мой друг, второй - друг моего друга и третий - враг моего врага». Все считали, что третья степень дружбы только и объединяет нас с нашими союзниками. (Так, кстати, и оказалось: второй фронт появился только тогда, когда ясно стало, что мы сможем освободить одни всю Европу.)

Редко кто говорил о других исходах. Были люди, которые считали, что Ленинград после войны должен стать свободным городом. Но все сразу же обрывали таких, вспоминая и «Окно в Европу», и «Медного всадника», и историческое значение для России выхода к Балтийскому морю. Но о прорыве блокады говорили ежедневно и всюду: за работой, на дежурствах на крышах, когда «лопатами отбивались от самолетов», гася зажигалки, за скудной едой, укладываясь в холодную постель и во время немудрого в те времена самообслуживания. Ждали, надеялись. Долго и упорно. Говорили то о Федюнинском и его усах, то о Кулике, то о Мерецкове.

В призывных комиссиях на фронт брали почти всех. Меня откомандировали туда из госпиталя. Помню, что только двубезрукому я дал освобождение, удивившись замечательным протезам, скрывавшим его недостаток. «Вы не бойтесь, берите с язвой желудка, туберкулезных. Ведь всем им придется быть на фронте не больше недели. Если не убьют, то ранят, и они попадут в госпиталь», - говорил нам военком Дзержинского района.

И действительно, война шла большой кровью. При попытках пробиться на связь с Большой землей под Красным Бором остались груды тел, особенно вдоль насыпей. «Невский пятачок» и Синявинские болота не сходили с языка. Ленинградцы бились неистово. Каждый знал, что за его спиной его же семья умирает с голоду. Но все попытки прорыва блокады не вели к успеху, наполнялись только наши госпитали искалеченными и умирающими.

С ужасом мы узнали о гибели целой армии и предательстве Власова. Этому поневоле пришлось поверить. Ведь, когда читали нам о Павлове и других расстрелянных генералах Западного фронта, никто не верил, что они предатели и «враги народа», как нас в этом убеждали. Вспоминали, что это же говорилось о Якире, Тухачевском, Уборевиче, даже о Блюхере.

Летняя кампания 1942 года началась, как я писал, крайне неудачно и удручающе, но уже осенью стали много говорить об упорстве наших под Сталинградом. Бои затянулись, подходила зима, а в ней мы надеялись на свои русские силы и русскую выносливость. Радостные вести о контрнаступлении под Сталинградом, окружении Паулюса с его 6-й армией, неудачи Манштейна в попытках прорвать это окружение давали ленинградцам новую надежду в канун Нового, 1943 года.

Я встречал Новый год с женой вдвоем, вернувшись часам к 11 в каморку, где мы жили при госпитале, из обхода по эвакогоспиталям. Была рюмка разведенного спирта, два ломтика сала, кусок хлеба грамм 200 и горячий чай с кусочком сахара! Целое пиршество!

События не заставили себя ждать. Раненых почти всех выписали: кого комиссовали, кого отправили в батальоны выздоравливающих, кого увезли на Большую землю. Но недолго бродили мы по опустевшему госпиталю после суматохи его разгрузки. Потоком пошли свежие раненые прямо с позиций, грязные, перевязанные часто индивидуальным пакетом поверх шинели, кровоточащие. Мы были и медсанбатом, и полевым, и фронтовым госпиталем. Одни стали на сортировку, другие - к операционным столам для бессменного оперирования. Некогда было поесть, да и не до еды стало.

Не первый раз шли к нам такие потоки, но этот был слишком мучителен и утомителен. Все время требовалось тяжелейшее сочетание физической работы с умственной, нравственных человеческих переживаний с четкостью сухой работы хирурга.

На третьи сутки мужчины уже не выдерживали. Им давали по 100 грамм разведенного спирта и посылали часа на три спать, хотя приемный покой завален был ранеными, нуждающимися в срочнейших операциях. Иначе они начинали плохо, полусонно оперировать. Молодцы женщины! Они не только во много раз лучше мужчин переносили тяготы блокады, гораздо реже погибали от дистрофии, но и работали, не жалуясь на усталость и четко выполняя свои обязанности.

В нашей операционной операции шли на трех столах: за каждым - врач и сестра, на все три стола - еще одна сестра, заменяющая операционную. Кадровые операционные и перевязочные сестры все до одной ассистировали на операциях. Привычка работать по много ночей подряд в Бехтеревке, больнице им. 25-го Октября и на «скорой помощи» меня выручила. Я выдержал это испытание, с гордостью могу сказать, как женщины.

Ночью 18 января нам привезли раненую женщину. В этот день убило ее мужа, а она была тяжело ранена в мозг, в левую височную долю. Осколок с обломками костей внедрился в глубину, полностью парализовав ей обе правые конечности и лишив ее возможности говорить, но при сохранении понимания чужой речи. Женщины-бойцы попадали к нам, но не часто. Я ее взял на свой стол, уложил на правый, парализованный бок, обезболил кожу и очень удачно удалил металлический осколок и внедрившиеся в мозг осколки кости. «Милая моя, - сказал я, кончая операцию и готовясь к следующей, - все будет хорошо. Осколок я достал, и речь к вам вернется, а паралич целиком пройдет. Вы полностью выздоровеете!»

Вдруг моя раненая сверху лежащей свободной рукой стала манить меня к себе. Я знал, что она не скоро еще начнет говорить, и думал, что она мне что-нибудь шепнет, хотя это казалось невероятным. И вдруг раненая своей здоровой голой, но крепкой рукой бойца охватила мне шею, прижала мое лицо к своим губам и крепко поцеловала. Я не выдержал. Я не спал четвертые сутки, почти не ел и только изредка, держа папироску корнцангом, курил. Все помутилось в моей голове, и, как одержимый, я выскочил в коридор, чтобы хоть на одну минуту прийти в себя. Ведь есть же страшная несправедливость в том, что женщин - продолжательниц рода и смягчающих нравы начала в человечестве, тоже убивают. И вот в этот момент заговорил, извещая о прорыве блокады и соединении Ленинградского фронта с Волховским, наш громкоговоритель.

Была глубокая ночь, но что тут началось! Я стоял окровавленный после операции, совершенно обалдевший от пережитого и услышанного, а ко мне бежали сестры, санитарки, бойцы… Кто с рукой на «аэроплане», то есть на отводящей согнутую руку шине, кто на костылях, кто еще кровоточа через недавно наложенную повязку. И вот начались бесконечные поцелуи. Целовали меня все, несмотря на мой устрашающий от пролитой крови вид. А я стоял, пропустил минут 15 из драгоценного времени для оперирования других нуждавшихся раненых, выдерживая эти бесчисленные объятия и поцелуи.

Рассказ о Великой Отечественной войне фронтовика

1 год назад в этот день началась война, разделившая историю не только нашей страны, а и всего мира на до и после . Рассказывает участник Великой Отечественной войны Марк Павлович Иванихин, председатель Совета ветеранов войны, труда, Вооруженных сил и правоохранительных органов Восточного административного округа.

— – это день, когда наша жизнь переломилась пополам. Было хорошее, светлое воскресенье, и вдруг объявили о войне, о первых бомбежках. Все поняли, что придется очень многое выдержать, 280 дивизий пошли на нашу страну. У меня семья военная, отец был подполковником. За ним сразу пришла машина, он взял свой «тревожный» чемодан (это чемодан, в котором всегда наготове было самое необходимое), и мы вместе поехали в училище, я как курсант, а отец как преподаватель.

Сразу все изменилось, всем стало понятно, что эта война будет надолго. Тревожные новости погрузили в другую жизнь, говорили о том, что немцы постоянно продвигаются вперед. Этот день был ясный, солнечный, а под вечер уже началась мобилизация.

Такими остались мои воспоминания, мальчишки 18-ти лет. Отцу было 43 года, он работал старшим преподавателем в первом Московском Артиллерийском училище имени Красина, где учился и я. Это было первое училище, которое выпустило в войну офицеров, воевавших на «Катюшах». Я всю войну воевал на «Катюшах».

— Молодые неопытные ребята шли под пули. Это была верная смерть?

— Мы все-таки многое умели. Еще в школе нам всем нужно было сдать норматив на значок ГТО (готов к труду и обороне). Тренировались почти как в армии: нужно было пробежать, проползти, проплыть, а также учили перевязывать раны, накладывать шины при переломах и так далее. Хоть , мы немного были готовы защищать свою Родину.

Я воевал на фронте с 6 октября 1941 по апрель 1945 г. Участвовал в сражениях за Сталинград, и от Курской Дуги через Украину и Польшу дошел до Берлина.

Война – это ужасное испытание. Это постоянная смерть, которая рядом с тобой и угрожает тебе. У ног рвутся снаряды, на тебя идут вражеские танки, сверху к тебе прицеливаются стаи немецких самолетов, артиллерия стреляет. Кажется, что земля превращается в маленькое место, где тебе некуда деться.

Я был командиром, у меня находилось 60 человек в подчинении. За всех этих людей надо отвечать. И, несмотря на самолеты и танки, которые ищут твоей смерти, нужно держать и себя в руках, и держать в руках солдат, сержантов и офицеров. Это выполнить сложно.

Не могу забыть концлагерь Майданек. Мы освободили этот лагерь смерти, увидели изможденных людей: кожа и кости. А особенно помнятся детишки с разрезанными руками, у них все время брали кровь. Мы увидели мешки с человеческими скальпами. Увидели камеры пыток и опытов. Что таить, это вызвало ненависть к противнику.

Еще помню, зашли в отвоеванную деревню, увидели церковь, а в ней немцы устроили конюшню. У меня солдаты были из всех городов советского союза, даже из Сибири, у многих погибли отцы на войне. И эти ребята говорили: «Дойдем до Германии, семьи фрицев перебьем, и дома их сожжем». И вот вошли мы в первый немецкий город, бойцы ворвались в дом немецкого летчика, увидели фрау и четверо маленьких детей. Вы думаете, кто-то их тронул? Никто из солдат ничего плохого им не сделал. Русский человек отходчив.

Все немецкие города, которые мы проходили, остались целы, за исключением Берлина, в котором было сильное сопротивление.

У меня четыре ордена. Орден Александра Невского, который получил за Берлин; орден Отечественной войны I-ой степени, два ордена Отечественной войны II степени. Также медаль за боевые заслуги, медаль за победу над Германией, за оборону Москвы, за оборону Сталинграда, за освобождение Варшавы и за взятие Берлина. Это основные медали, а всего их порядка пятидесяти. Все мы, пережившие военные годы, хотим одного - мира. И чтобы ценен был тот народ, который одержал победу.

Фото Юлии Маковейчук

Леня Голиков (1926–1943) , бригадный разведчик 67-го отряда 4-й ленинградской партизанской бригады

Летом 1942 года около деревни Варницы Леня Голиков подорвал машину, в которой ехал генерал-майор инженерных войск Германии Рихард фон Виртц. Лене удалось добыть документы о наступлении вражеской армии, благодаря чему атака немцев сорвалась. За этот подвиг мальчик был представлен к званию Героя Советского Союза.

Голиков погиб зимой 1943 года, когда фашисты напали на партизан под селом Острая Лука.

Александр Матросов (1924–1943) , стрелок-автоматчик 2-го отдельного батальона 91-й отдельной Сибирской добровольческой бригады им. Сталина

Зимой 1943-го батальон Матросова предпринял атаку на опорный пункт немцев и попал в ловушку. В солдат стреляли из трех деревоземляных огневых точек (дзот), затем стрельба из двух прекратилась. Александр и его товарищ подползли к стрелявшему дзоту и кинули в его сторону две гранаты, стрельба прекратилась. Солдаты снова пошли в атаку, но тут пулемет ожил, и напарник Матросова погиб. Молодой человек бросился на амбразуру. Благодаря этому красноармейцы смогли успешно атаковать врага, а Александр Матросов был удостоен звания Героя Советского Союза посмертно.

Зина Портнова (1926–1944) , разведчица партизанского отряда им. Ворошилова на территории, оккупированной фашистами в Белоруссии

Будучи пионером, в 1942 году Портнова вступила в подпольную организацию «Юные мстители», где занималась распространением антифашистских листовок на захваченных немцами землях. Вскоре она устроилась работать в столовую для немцев. Там ей удалось устроить несколько диверсий. В 1943-м девочка попала в плен к фашистам - ее сдали перебежчики. Зина Портнова прошла пытки и допросы, на одном из которых схватила со стола пистолет и убила троих немцев. Была расстреляна в тюрьме.

Николай Гастелло (1907–1941) , летчик, капитан, командир 2-й эскадрильи 207-го дальнебомбардировочного авиационного полка

В июне 1941-го экипаж под командованием Николая Гастелло вылетел в атаку на немецкую механизированную колонну. Та охранялась вражеской артиллерией, и самолет Гастелло был сбит фашистами из зенитной установки между городами Молодечно и Радошковичи (Белоруссия). У летчика была возможность катапультироваться, но он направил горящий самолет на колонну врага, совершив таким образом первый в Великой Отечественной войне огненный таран. После подвига Николая Гастелло всех пилотов, решившихся на таран, стали называть гастелловцами.

Алексей Маресьев (1916–2001) , летчик

Во время Великой Отечественной самолет Маресьева был подбит фашистами, и летчик катапультировался. Раненный в обе ноги, он восемнадцать суток добирался до линии фронта. Ему удалось попасть в больницу, но врачам пришлось ампутировать бойцу обе ноги. Алексей Маресьев начал летать с протезами. На его счету 11 сбитых самолетов врага и более 80 боевых вылетов, большую часть из которых он совершил уже без ног.

Именно жизнь и подвиги Маресьева легли в основу «Повести о настоящем человеке» Бориса Полевого.

Зоя Космодемьянская (1923–1941) , партизанка, член диверсионно-разведывательной группы штаба Западного фронта

В октябре 1941 года Зоя направилась в школу для диверсантов, а потом была отправлена под Волоколамск. Здесь она занималась минированием дорог и разрушением узлов связи. Во время одной из таких диверсий Космодемьянская оказалась в плену. Ее долго пытали фашисты, но Зоя не сказала им ни слова, и девушку решили повесить. Перед смертью партизанка крикнула собравшимся местным жителям: «Товарищи, победа будет за нами. Немецкие солдаты, пока не поздно, сдавайтесь в плен!».

Она стала первой женщиной-Героем Советского Союза во время Великой Отечественной войны.

Ефим Осипенко (1902–1985) , командир партизанского отряда

Когда началась война, Ефим Осипенко стал партизаном в составе отряда из шести человек. Ефим с товарищами решили подорвать немецкий поезд. Но поскольку боеприпасов не хватало, бомбу изготовили из гранаты. Осипенко подполз к железнодорожному мосту, увидел, что состав приближается, и кинул взрывное устройство, но оно не сработало. Тогда партизан ударил по бомбе железным шестом, и та взорвалась. Поезд сошел с рельс, но сам Осипенко потерял зрение. Он стал первым, кто удостоился медали «Партизану Отечественной войны».

Александр Герман (1915–1943) , командир 3-й Ленинградской партизанской бригады

На войне петроградец Александр Герман был разведчиком. Он командовал партизанским отрядом в тылу врага. Его бригаде удалось уничтожить тысячи фашистов и сотни единиц военной техники. В 1943-ем в Псковской области отряд Германа попал в окружение, где он был убит.

Владислав Хрустицкий (1902–1944) , командир 30-й отдельной гвардейской танковой бригады Ленинградского фронта

В 1942 году Владислав Хрустицкий стал командиром отдельной легкой танковой бригады, в составе которой участвовал в операции «Искра», положившей начало пути к победе над фашистами на Лениградском фронте. В 1944 году во время немецкой контратаки под Волосово бригада Хрустицкого попала в ловушку. Своим бойцам он передал по радио команду стоять насмерть, и первым пошел в атаку, в результате которой погиб, а Волосово было освобождено.

Константин Заслонов (1909–1942) , командир партизанского отряда и бригады. До войны Константин работал на железной дороге. Этот опыт пригодился ему осенью 1941 года под Москвой. Он был заброшен в тыл врага и придумал «угольные мины» - мины, замаскированные под уголь, также Заслонов агитировал местное население перейти на сторону партизан. За живого или мертвого партизана была объявлена награда. Узнав о том, что Константин Заслонов принимает местных в партизанский отряд, немцы переоделись в советскую форму и явились к нему. В ходе этого боя Заслонов погиб, а крестьяне спрятали его тело, не выдав его врагу.

Матвей Кузьмин (1858–1942) , крестьянин

Матвей Кузьмин встретил Великую Отечественную войну в преклонном возрасте - 82 года. Случилось так, что он должен был провести отряд фашистов через лес. Однако вперед Кузьмин отправил своего внука, чтобы тот предупредил советских партизан, остановившихся рядом. В итоге немцы попали в засаду. В начавшемся бою Матвей Кузьмин погиб. Он стал самым пожилым человеком, удостоенным звания Героя Советского Союза.

Виктор Талалихин (1918–1941) , заместитель командира эскадрильи 177-го истребительного авиационного полка ПВО

В конце лета 1941 года Виктор Талалихин совершил таран немецкого истребителя, после чего, раненый, спустился на землю на парашюте. Всего на его счету шесть самолетов врага. Погиб осенью того же года под Подольском.

А в 2014 году на дне болота в Подмосковье были найдены останки самолета Талалихина.

Андрей Корзун (1911–1943) , артиллерист 3-го контрбатарейного артиллерийского корпуса Ленинградского фронта

С самого начала Великой Отечественной войны Андрей Корзун служил на Ленинградском фронте. В ноябре 43-его батарея Корзуна попала под обстрел. Андрей получил ранение, а после увидел, что горят пороховые заряды, и целых склад боеприпасов может взорваться. Он дополз до полыхающих зарядов и из последних сил накрыл их своим телом. Герой погиб, а взрыв был предотвращен.

Молодая гвардия (1942–1943) , подпольная антифашистская организация

«Молодая гвардия» действовала на территории оккупированной Луганской области. Ее участниками были больше ста человек, младшему из которых было всего 14 лет. Организация занималась диверсиями и агитацией населения. На счету «Молодой гвардии» - вражеская мастерская по ремонту танков и биржа, откуда пленных вывозили в Германию на принудительные работы. Восстание, организованное членами группы, не состоялось из-за предателей, выдавших их фашистам. В результате более 70 участников прошли пытки и были расстреляны.

Подвиги «Молодой гвардии» вдохновили на создание одноименного произведения Александра Фадеева.

Панфиловцы , отряд из 28 человек под командованием Ивана Панфилова из личного состава 4-й роты 2-го батальона 1075-го стрелкового полка

Осенью 1941 года, во время контрнаступления на Москву, панфиловцы находились под Волоколамском. Именно там они встретили немецкие танковые войска, начался бой. В результате были ликвидированы 18 бронемашин, атака была задержана, а контрнаступление фашистов провалилось. Считается, что именно тогда политрук Василий Клочков крикнул своим бойцам знаменитую фразу «Велика Россия, а отступать некуда - позади Москва!». По основной версии, все 28 панфиловцев погибли.

По материалам matveychev-oleg.livejournal.com

4.
5.
6.
7.
8.
9.
10.
11.
12.
13.
14.
15.
16.
17.
18.
19.
20.
21.
22.
23.
24.
25.
26.
27.
28.
29.
30.

Школа в партизанском крае.

Т. Кот. ,Из книги «Дети-герои»,
Увязая в топком болоте, падая и снова поднимаясь, мы уходили к своим - к партизанам. В родном селе лютовали немцы.
И вот целый месяц немцы бомбили наш лагерь. «Партизаны уничтожены»,- послали они, наконец, донесение своему верховному командованию. Но невидимые руки снова пускали под откос поезда, взрывали склады с оружием, уничтожали немецкие гарнизоны.
Лето кончилось, осень уже примеряла свой пестрый, багряный наряд. Трудно нам было представить сентябрь без школы.
- Я вот какие буквы знаю! - сказала как-то восьмилетняя Наташа Дрозд и вывела палочкой на песке круглое «О» и рядом - неровные ворота «П». Ее подружка нарисовала несколько цифр. Девочки играли в школу, и ни та, ни другая не замечали, с какой грустью и теплотой следит за ними командир партизанского отряда Ковалевский. Вечером на совете командиров он сказал:
- Ребятишкам школа нужна…- и добавил тихо: - Нельзя их лишать детства.
В ту же ночь на боевое задание вышли комсомольцы Федя Трутько и Саша Василевский, с ними Петр Ильич Ивановский. Вернулись они через несколько дней. Из карманов, из-за пазухи доставали карандаши, ручки, буквари, задачники. Миром и домом, большой человеческой заботой повеяло от этих книжек адесь, среди болот, где шла смертельная схватка за жизнь.
- Мост легче взорвать, чем ваши книжки раздобыть,- весело блеснул зубами Петр Ильич и достал… пионерский горн.
Никто из партизан ни слова не сказал о том, какому риску подвергались они. В каждом доме могла быть засада, но никому из них в голову не пришло отказаться от задания, вернуться с пустыми руками. ,
Были организованы три класса: первый, второй и третий. Школа… Вбитые в землю колья, переплетенные лозняком, расчищенная площадка, вместо доски и мела - песок и палочка, вместо парт -пни, вместо крыши над головой - маскировка от немецких самолетов. В пасмурную погоду нас одолевали комары, иногда заползали змеи, но мы ни на что не обращали внимания.
Как дорожили ребята своей школой-поляной, как ловили каждое слово учителя! Учебников приходилось по одному, по два на класс. По некоторым предметам совсем не было книг. Многое запоминали со слов учителя, который иногда приходил на урок прямо с боевого задания, с винтовкой в руках, опоясанный лентой с патронами.
Бойцы приносили все, что удавалось добыть для нас у врага, но бумаги не хватало. Осторожно снимали мы березовую кору с поваленных деревьев и писали на ней угольками. Не было случая, чтобы кто-то не выполнил домашнего задания. Пропускали занятия только те ребята, которых срочно посылали в разведку.
Выяснилось, что у нас только девять пионеров, остальных двадцать восемь ребят нужно было принять в пионеры. Из парашюта, подаренного партизанам, мы сшили знамя, сделали пионерскую форму. В пионеры принимали партизаны, галстуки вновь поступившим повязывал сам командир отряда. Тут же был избран штаб пионерской дружины.
Не прекращая занятий, мы строили к зиме новую школу-землянку. Для ее утепления надо было очень много мха. Выдергивали его так, что болели пальцы, иногда срывали ногти, больно резали руки травой, но никто не жаловался. Никто не требовал от нас отличной учебы, однако это требование предъявлял к себе каждый из нас. А когда пришла тяжелая весть, что убит наш любимый товарищ Саша Василевский, все пионеры дружины дали торжественную клятву: учиться еще лучше.
По нашей просьбе дружине присвоили имя погибшего друга. В ту же ночь, мстя за Сашу, партизаны взорвали 14 немецких автомашин, пустили под откос эшелон. Немцы бросили против партизан 75 тысяч карателей. Снова началась блокада. Все, кто умел обращаться с оружием, ушли в бой. Семьи отступали в глубь болот, отходила и наша пионерская дружина. На нас леденела одежда, ели один раз в день заваренную в горячей воде муку. Но, отступая, мы захватили все наши учебники. На новом месте занятия продолжались. И клятву, данную Саше Василевскому, мы сдержали. Весной на экзаменах все пионеры отвечали без запинки. Строгие экзаменаторы - командир отряда, комиссар, учителя - были довольны нами.
В награду лучшие ученики получили право участвовать в соревнованиях по стрельбе. Стреляли они из пистолета командира отряда. Это была для ребят высшая честь.

Во время Великой Отечественной войны советский народ проявил беспримерный героизм и стал в очередной раз примером самопожертвования во имя Победы. Красноармейцы и партизаны не жалели себя в бою с врагом. Однако были случаи, когда победу добывали не силой и храбростью, а хитростью и смекалкой.

Лебедка против неприступного ДОТа

Во время битвы за Новороссийск на плацдарме “Малая земля” служил и сражался морской пехотинец Степан Щука - потомок керченских рыбаков, поколениями промышлявших в Черном море.

Благодаря его смекалке солдатам удалось без потерь взять вражеский ДОТ (долговременная огневая точка), который до этого казался неприступным. Он представлял собой каменный дом с толстыми стенами, пути к которому были перегорожены колючей проволокой. На “колючке” были навешаны пустые жестяные банки, гремевшие от каждого прикосновения.

Все попытки взять ДОТ боем заканчивались неудачей - штурмовые группы несли потери от пулеметного, минометного и артиллерийского огня и были вынуждены отступать. Степан же смог раздобыть лебедку с тросом, и ночью, незаметно подобравшись к проволочным заграждениям, прицепил к ним этот трос. А когда он вернулся обратно, то привел механизм в действие.

Когда немцы увидели уползающее заграждение, то сначала открыли шквальный огонь, а потом и вовсе выбежали из дома. Тут они и были взяты в плен. Позже они рассказывали, что, увидев уползающую преграду, испугались, что имеют дело с нечистой силой, и запаниковали. Укрепление было взято без потерь.

Черепахи-диверсанты

Ещё один случай произошел на той же “Малой земле”. В той местности водилось множество черепах. Как-то одному из бойцов пришла в голову мысль привязать к одной из них консервную банку и выпустить земноводное в сторону немецких укреплений.

Услышав бренчание, немцы подумали, что красноармейцы режут проволочные заграждения, на которых в качестве звуковой сигнализации были навешаны пустые консервные банки, и около двух часов расходовали боеприпасы, расстреливая участок, где не было ни одного солдата.

На следующую ночь наши бойцы пустили в сторону позиций врага десятки таких земноводных “диверсантов”. Грохот банок при отсутствии видимого противника не давал немцам покоя, и они долгое время тратили огромное количество боеприпасов всех калибров, отбиваясь от несуществующих врагов.

Подрыв мины за несколько сотен километров

Имя Ильи Григорьевича Старинова вписано отдельной строкой в историю русской армии. Пройдя Гражданскую, испанскую, советско-финскую и Великую Отечественную войны, он увековечил себя как уникальный партизан и диверсант. Именно он создал простые, но чрезвычайно эффективные мины для подрыва немецких поездов. Под его руководством были подготовлены сотни подрывников, которые превратили тыл немецкой армии в ловушку. Но самой его выдающейся диверсией стало уничтожение генерал-лейтенанта Георга Брауна, который командовал 68-й пехотной дивизией вермахта.

Когда наши войска, отступая, покидали Харьков, военные и непосредственно первый секретарь Киевского обкома ВКП (б) Никита Хрущев настояли на том, чтобы в городе на улице Дзержинского был заминирован дом, в котором жил Никита Сергеевич. Он знал, что немецкие офицеры из числа командования, когда встают на постой в оккупированных городах, квартируются с максимальным комфортом, а его дом подходил для этих целей как нельзя лучше.

Илья Старинов с группой саперов заложили в котельной хрущевского особняка очень мощную бомбу, которая приводилась в действие радиосигналом. Бойцы прямо в помещении выкопали 2-метровый колодец и заложили туда мину с аппаратурой. Чтобы немцы не нашли её, в другом углу котельной "спрятали", плохо замаскировав, ещё одну мину-обманку.

Через пару недель, когда немцы уже полностью оккупировали Харьков, взрывчатку активировали. Сигнал для взрыва был подан аж из Воронежа, расстояние до которого было 330 километров. От особняка осталась только воронка, погибло несколько немецких офицеров, в том числе упомянутый Георг Браун.

Русские обнаглели и стреляют сараями

Многие действия красноармейцев во время Великой Отечественной вызывали у немецких войск удивление, близкое к шоку. Канцлеру Отто фон Бисмарку приписывают фразу: “Никогда не воюйте с русскими. На каждую вашу военную хитрость они ответят непредсказуемой глупостью”.

Реактивные системы залпового огня, которые наши бойцы ласково прозвали “Катюшами”, стреляли снарядами М-8 калибра 82 мм и М-13 калибра 132 мм. Позже стали использовать более мощные модификации этих боеприпасов - реактивные снаряды калибра 300 мм под индексом М-30.

Направляющие устройства для таких снарядов не были предусмотрены на автомобилях, и для них сделали пусковые установки, на которых, по сути, регулировался только угол наклона. Снаряды укладывали на установки либо в один ряд, либо в два, и прямо в заводской транспортировочной упаковке, где лежало по 4 снаряда в ряд. Для запуска надо было всего навсего подсоединить снаряды к динамо-машинке с крутящейся ручкой, которая инициировала возгорание метательного заряда.

Порой из-за невнимательности, а порой просто по халатности, не прочтя инструкцию, наши артиллеристы забывали вынимать из упаковочных пачек деревянные упоры для снарядов, и те улетали на позиции врага прямо в упаковках. Габариты упаковок достигали двух метров, из-за чего среди немцев ходили слухи, что вконец обнаглевшие русские "стреляют сараями”.

С топором на танк

Не менее невероятное событие произошло летом 1941 года на Северо-Западном фронте. Когда части 8-й танковой дивизии Третьего рейха окружали наши войска, один из немецких танков въехал на опушку леса, где его экипаж увидел дымящуюся полевую кухню. Дымилась она не потому, что была подбита, а потому, что в печке горели дрова, а в котлах варились солдатская каша и суп. Рядом немцы никого не заметили. Тогда их командир вылез из машины, чтобы поживиться провизией. Но в этот момент как из-под земли вырос красноармеец и помчался на него с топором в одной руке и винтовкой в другой.

Танкист быстро запрыгнул обратно, закрыл люк и начал стрелять по нашему солдату из пулемета. Но было уже поздно - боец был слишком близко и смог уйти из-под обстрела. Забравшись на вражескую машину, он топором начал бить по пулемету, пока не согнул его ствол. После этого повар закрыл щели для наблюдения тряпкой и принялся молотить топором уже по самой башне. Он был один, но пошел на хитрость - начал кричать якобы находящимся рядом товарищам, чтобы те скорее несли противотанковые гранаты, чтобы подорвать танк, если немцы не сдадутся.

Через считанные секунды люк танка открылся и оттуда высунулись поднятые вверх руки. Наставив на противника винтовку, красноармеец заставил членов экипажа связать друг друга, после чего побежал помешивать готовящуюся еду, которая могла подгореть. Вернувшиеся на опушку однополчане, которые успешно отбили к тому времени атаку врага, так и застали его: он мирно помешивал кашу, а рядом с ним сидели четверо пленных немцев и недалеко стоял их танк.

Солдаты остались сыты, а повар получил медаль. Звали героя Иван Павлович Середа. Он прошел всю войну и ещё не раз был награжден.

До войны это были самые обыкновенные мальчишки и девчонки. Учились, помогали старшим, играли, разводили голубей, иногда даже участвовали в потасовках. Но пришел час тяжелых испытаний и они доказали, каким огромным может стать обыкновенное маленькое детское сердце, когда разгорается в нем священная любовь к Родине, боль за судьбу своего народа и ненависть к врагам. И никто не ожидал, что именно эти мальчишки и девчонки способны совершить великий подвиг во славу свободы и независимости своей Родины!

Дети, оставшиеся в разрушенных городах и сёлах становились беспризорными, обречёнными на голодную смерть. Страшно и трудно было остаться на оккупированной врагом территории. Детей могли отправить в концлагерь, вывезти на работы в Германию, превратив в рабов, сделать донорами для немецких солдат и т.д.

Вот имена некоторых из них: Володя Казьмин, Юра Жданко, Леня Голиков, Марат Казей, Лара Михеенко, Валя Котик, Таня Морозова, Витя Коробков, Зина Портнова. Многие из них так воевали, что заслужили боевые ордена и медали, а четверо: Марат Казей, Валя Котик, Зина Портнова, Леня Голиков, стали Героями Советского Союза.

С первых дней оккупации мальчишки и девчонки начали действовать на свой страх и риск, который действительно был смертельным.

"Федя Самодуров. Феде 14 лет , он воспитанник мотострелковой части, которой командует гвардии капитан А. Чернавин. Подобран был Федя на своей родине, в разрушенном селе Воронежской области. Вместе с частью участвовал в боях за Тернополь, с пулемётным расчётом вышибал немцев из города. Когда почти весь расчёт погиб, подросток вместе с уцелевшим бойцом взялся за пулемёт, долго и упорно отстреливаясь, задержал врага. Федя был награждён медалью «За отвагу».

Ваня Козлов, 13 лет, он остался без родных и уже второй год находится в мотострелковой части. На фронте он доставляет пищу, газеты и письма бойцам в самых сложных условиях.

Петя Зуб. Не менее трудную специальность избрал себе Петя Зуб. Он давно решил стать разведчиком. Родители его убиты, и он знает, как можно рассчитаться с проклятым немцем. Вместе с опытными разведчиками добирается до врага, сообщает по радио его местонахождение, и артиллерия по их указке даёт огонь, сокрушая фашистов". («Аргументы и факты», №25, 2010, с. 42).

А шестнадцатилетняя школьница Оля Демеш со своей младшей сестрой Лидой на станции Орша в Белоруссии по заданию командира партизанской бригады С. Жулина взрывали с помощью магнитных мин цистерны с горючим. Конечно, девчонки привлекали к себе куда меньше внимания немецкой охраны и полицаев, чем мальчики-подростки или взрослые мужчины. Но ведь девочкам впору в куклы было играть, а они сражались с солдатами вермахта!

Тринадцатилетняя Лида часто брала корзину или сумку и уходила на железнодорожные пути собирать уголь, добывая разведданные о немецких военных эшелонах. Если ее останавливали часовые, она объясняла, что собирает уголь, чтобы отапливать комнату, в которой живут немцы. Маму Оли и младшую сестрёнку Лиду фашисты схватили и расстреляли, а Оля продолжала бесстрашно выполнять задания партизан.

За голову юной партизанки Оли Демеш фашисты обещали щедрую награду - землю, корову и 10 тысяч марок. Копии ее фотографии были розданы и разосланы всем патрульным службам, полицаям, старостам и тайным агентам. Захватить и доставить ее живьем - таков был приказ! Но поймать девочку не удалось. Ольга уничтожила 20 немецких солдат и офицеров, пустила под откос 7 вражеских эшелонов, вела разведку, участвовала в «рельсовой войне», в уничтожении немецких карательных подразделений.

Дети Великой Отечественной Войны

Что было с детьми в это страшное время? Во время войны?

Сутками трудились ребята на заводах, фабриках и производствах, встав за станки вместо ушедших на фронт братьев и отцов. Дети трудились и на оборонных предприятиях: делали взрыватели к минам, запалы к ручным гранатам, дымовые шашки, цветные сигнальные ракеты, собирали противогазы. Работали в сельском хозяйстве, выращивали овощи для госпиталей.

В школьных пошивочных мастерских пионеры шили для армии белье, гимнастерки. Девочки вязали теплые вещи для фронта: варежки, носки, шарфы, шили кисеты для табака. Ребята помогали раненым в госпиталях, писали под их диктовку письма родным, ставили для раненых спектакли, устраивали концерты, вызывая улыбку у измученных войной взрослых мужчин.

Ряд объективных причин: уход учителей в армию, эвакуация населения из западных районов в восточные, включение учащихся в трудовую деятельность в связи с уходом на войну кормильцев семьи, передача многих школ под госпитали и др., помешали развёртыванию в СССР во время войны всеобщего семилетного обязательного обучения, начатого в 30-е годы. В оставшихся учебных заведениях обучение велось в две-три, а иногда и четыре смены.

При этом дети вынуждены были сами запасать дрова для котельных. Учебников не было, а из-за нехватки бумаги писали на старых газетах между строчками. Тем не менее, открывались и новые школы, создавались дополнительные классы. Для эвакуированных детей создавались школы-интернаты. Для той молодежи, которая в начале войны оставила школу и была занята в промышленности или в сельском хозяйстве, в 1943 году были организованы школы рабочей и сельской молодежи.

В летописи Великой Отечественной войны до сих пор остаётся ещё много малоизвестных страниц, например, судьба детских садов. "Оказывается, в декабре 1941-го в осажденной Москве в бомбоубежищах работали детские сады. Когда враг был отброшен, они возобновили свою работу быстрее, чем многие вузы. К осени 1942 года в Москве открылись 258 садиков!

Из воспоминаний о военном детстве Лидии Ивановны Костылёвой:

«После смерти бабушки меня определили в детский сад, старшая сестра в школе, мама на работе. В детский сад я ездила одна, на трамвае, это в неполных пять лет. Как-то я тяжело заболела свинкой, лежала дома одна с высокой температурой, лекарств не было, в бреду мне чудился поросёнок, бегающий под столом, но всё обошлось.
С мамой виделись вечерами да в редкие выходные. Детей воспитывала улица, мы были дружные и вечно голодные. С ранней весны бегали на мхи, благо лес и болота рядом, собирали ягоды, грибы, разную раннюю траву. Бомбёжки постепенно прекратились, в нашем Архангельске были размещены резиденции союзников, это привносило в жизнь определённый колорит - нам, детям, иногда перепадали тёплая одежда, кое-какие продукты. В основном же мы ели чёрные шаньги, картошку, тюленье мясо, рыбу и рыбий жир, по праздникам - «мармелад» из водорослей, подкрашенный свёклой».

Более пятисот воспитателей и нянь осенью 1941-го рыли окопы на подступах к столице. Сотни работали на лесозаготовках. Воспитательницы, еще вчера водившие с детьми хоровод, сражались в московском ополчении. Под Можайском героически погибла воспитательница детскою сада Бауманского района Наташа Яновская. Воспитатели, оставшиеся с детьми, не совершали подвигов. Они просто спасали малышей, у которых отцы воевали, а матери стояли у станков.

Большинство детских садов во время войны стали интернатными, дети находились там днем и ночью. И чтобы накормить детей в полуголодное время, охранить их от холода, дать им хоть капельку уюта, занять их с пользой для ума и души - для такой работы необходимы были огромная любовь к детям, глубокая порядочность и безграничное терпение". (Д. Шеваров «Мир новостей», №27, 2010, с. 27).

У детей изменились игры, появилась "…новая игра - в госпиталь. В больницу играли и раньше, но не так. Теперь раненые для них - реальные люди. А вот в войну играют реже, потому что никто не хочет быть фашистом. Эту роль у них выполняют деревья. В них стреляют снежками. Научились оказывать помощь пострадавшим - упавшим, ушибленным".

Из письма мальчика фронтовику: "Мы раньше тоже часто играли в войну, а теперь гораздо реже - надоела война, скорее бы она кончилась, чтобы мы опять хорошо жили…" (Там же).

В связи с гибелью родителей в стране появилось много беспризорных детей. Советское государство, несмотря на тяжелое военное время, все же выполняло свои обязательства перед детьми, оставшимися без родителей. Для борьбы с безнадзорностью была организована и открыта сеть детских приемников и детских домов, организовано трудоустройство подростков.

Многие семьи советских граждан стали брать к себе на воспитание детей-сирот , где они обрели себе новых родителей. К сожалению, далеко не все воспитатели и руководители детских учреждений отличались честностью и порядочностью. Вот некоторые примеры.

"Осенью 1942 г. в Починковском районе Горьковской области были пойманы одетые в лохмотья дети, воровавшие картофель и зерно с колхозных полей. Выяснилось, что «урожай собирали» воспитанники районного детского дома. И делали они это отнюдь не от хорошей жизни. При проведении дальнейшего расследования местные милиционеры раскрыли преступную группу, а, по сути, банду, состоявшую из сотрудников данного учреждения.

Всего по делу были арестованы семь человек, в том числе директор детдома Новосельцев, бухгалтер Сдобнов, кладовщица Мухина и другие лица. При обысках у них были изъяты 14 детских пальто, семь костюмов, 30 метров сукна, 350 метров мануфактуры и другое незаконно присвоенное имущество, с большим трудом выделенное государством в это суровое военное время.

Следствие установило, что путем недодачи полагающейся нормы хлеба и продуктов указанные преступники только в течение 1942 г. расхитили семь тонн хлеба, полтонны мяса, 380 кг сахара, 180 кг печенья, 106 кг рыбы, 121 кг меда и т.д. Все эти дефицитные продукты работники детдома распродавали на рынке либо просто сами проедали.

Только один товарищ Новосельцев ежедневно получал на себя и членов своей семьи пятнадцать порций завтраков и обедов. За счет воспитанников неплохо питался и остальной обслуживающий персонал. Детей же кормили «блюдами», приготовленными из гнилья и овощей, ссылаясь при этом на плохое снабжение.

За весь 1942 г. им лишь один раз выдали по одной конфетке к 25-й годовщине Октябрьской революции… И что самое удивительное, директор детдома Новосельцев в том же 1942 г. получил от наркомата просвещения почетную грамоту за отличную воспитательную работу. Все эти фашисты заслуженно были приговорены к длительным срокам заключения". (Зефиров М.В., Дектярёв Д.М. «Всё для фронта? Как на самом деле ковалась победа», с. 388-391).

В такое время проявляется вся суть человека.. Каждый день стоять перед выбором - как поступить..И война нам показала примеры великого милосердия, великого героизма и великой жестокости, великой подлости.. Мы должны это помнить!! Ради будущего!!

И никакое время не сможет вылечить раны от войны, тем более детские. «Эти годы, что были когда-то, горечь детства забыть не дает…»